Шесть дней - Влад Николаев

Первым делом он приказал осмотреть каждый угол и занять наиболее удобные места для обороны. Путь хоть и прошел без проволочек, кто знает, нет ли поблизости партизан? Сам же кивнул ординарцу следовать за собой и обратился к Рагузину:

– Веди!

Церковь, сложенная из белого камня, светлым пятном выделялась на фоне темных деревянных избушек. Это было не то жалкое строение, что предстало его взору в Свинухово. Толстые стены, узкие окна – здание больше походило на крепость, а не на дом Господа. Крест, возвышаясь над деревьями, упирался в небо. Под ним француз к своему удивлению заметил колокол.

Рагузин перекрестился и вошел в церковь. Лашэз с ординарцем не отставали.

Первое, что бросилось в глаза полковнику – скромное убранство. Деревянный иконостас, где среди множества «местных» святых Спаситель встречался всего пару раз. Большой крест, перевязанный полотенцами. Десятка два зажженных свечей, тускло освещающие пространство. При всем желании разжиться здесь не удастся. Как бы еще самому милостыню не подать!

Раздумья Лашэза прервали причитания, с которыми к ним навстречу выскочил невысокий пономарь. Он славил Господа за возвращение Рагузина, чуть не плача от вида замученного дьячка, и взмахивал при этом руками так часто, словно собирался взлететь.

– Григорий, все в порядке, – попытался успокоить его пленный и направился к маленькой дверце в углу здания, – оставь нас.

Пономарь, нехотя, отошел в сторону.

– Даст Бог, сгинут в наших подвалах мерзкие французишки! – произнес он в спину офицерам.

– Мы поговорим об этом, когда я вернусь, – сказал по-русски Лашэз и улыбнулся, заметив, как Григорий испуганно засеменил к лестнице, ведущей к колоколу.

Между тем Рагузин открыл дверцу и скрылся в темном коридоре.

– Может, возьмем свечу? – спросил полковник.

– Господь с вами, мне известен каждый камень в этих подвалах, – дьячок даже не обернулся. – Но если вас смущает тьма, берите.

Лашэз мысленно выругался и последовал за пленным. Сперва он почувствовал себя слепым кротом, и шел только на звук шагов, но постепенно глаза привыкали к темноте, и все отчетливей выступала впереди спина дьячка.

– Долго еще? – нетерпеливо спросил француз.

Рагузин остановился.

– Пришли…

Он опустился на колени, и до слуха Лашэза донеслось нудное бормотание. Дьячок удумал молиться! Самое время!

Зуб вновь заныл, словно испугавшись липкой темноты и холода, идущего от стен. Ярость стала овладевать полковником. Его злила пустая деревня, узкие коридоры, испуганный пономарь, бьющий поклоны дьячок.

– Где он? – прервал француз молитву. – Где Отец камней?

Рагузин, не отвечая, прислонился ладонями к стене.

– Он? Это он?

Все так же молча, дьячок прикоснулся лбом к камню, не удосужившись убрать с него паутину.

– Говори, чертов монах! – Лашэза била дрожь, и он даже не мог сказать, что было этому причиной – неутихающая зубная боль или близость священного камня.

– Я предупреждал, что не так просто добраться до оберега, – проговорил пленный. – Вы же меня слушать не захотели…

В этот момент колокольный звон потряс стены церкви, заглушив слова дьячка. Темный коридор, казалось, задрожал, и полковник встревоженно поднял голову, словно сквозь камень мог рассмотреть пономаря, решившего потянуть язык колокола.

Тут же Рагузин вскочил, сорвал с груди веревку с крестом и накинул на шею Лашэзу. Все произошло настолько быстро, что француз не успел пальцем пошевелить, как сам уже оказался пленником. Рука потянулась к сабле, но веревка еще туже натянулась.

– Даже не пытайтесь, – прошипел на ухо дьячок. – И положите оружие на землю.

– Ты все равно не убьешь меня, Василий.

Клинок прозвенел, ударившись о каменный пол.

– Господь с вами! – покорности в голосе Рагузина теперь не было и в помине. – Вы сгниете в этих подвалах, и никто так и не узнает, где лежит труп. Я замолю грехи и уж как-нибудь переживу это. А сейчас скажите-ка вашему офицеру, чтобы покинул церковь, а солдаты пусть и не надеются взять нас приступом. И тогда, возможно, вы останетесь живы.

Полковник обратился по-французски к ординарцу, и тот опрометью кинулся к выходу.

– Что дальше, Василий? – Лашэз сомневался, что дьячок выполнит угрозу, тридцать стволов во дворе внушали оптимизм, и поэтому в голосе его сквозила насмешка. – На что ты надеешься?

– Дальше? – Рагузин подтолкнул француза в спину, заставляя покинуть коридор. – Дальше будем верить, полковник.

– Верить? В Господа? Или в царя-батюшку?

– В сказку…

* * *

Лашэз, едва выйдя из темного коридора, быстрым взглядом окинул помещение. Опытный военный, он сразу попытался найти выход из ловушки, в которую попал. Ординарца уже и след простыл, массивные двери захлопнуты. У окон, больше похожих на бойницы, лежали ружья и мешочки с пулями. К своему удивлению, полковник признал неразлучных спутниц любого французского солдата – гладкоствольные кремневые мушкеты.

Рагузин посадил пленного в угол. Связывать ему руки дьячок не стал.

– Мне достаточно вашего слова, – объяснил он, и Лашэзу ничего не оставалось, как пообещать не пытаться бежать.

Вынужденный бездействовать, полковник решил возобновить беседу.

– Откуда у вас эти ружья?

– Подарок французской пехоты, – улыбнулся Рагузин и подошел к окну.

Взяв мушкет, он уверенными движениями зарядил его: надкусил бумажный патрон, высыпал порох в ствол, загнал шомполом свинцовую пулю, которую тут же заткнул пыжом, следом насыпал на полку пороху, взвел курок и положил ружье на пол. Времени на все у дьячка ушло не больше, чем понадобилось бы солдату, прошедшему не одну кампанию и видевшему десятки баталий.

– Где вы этому научились? – спросил изумленный Лашэз.

– Хорошие наставники были, – хитро взглянул на пленного Рагузин. – До сих пор с ними вижусь едва ли не каждый день. Григорий, – обратился он к пономарю, – помоги мне. И получаса не пройдет, как у нас будут гости, – и с этими словами принялся заряжать второе ружье.

– Василий, – смех полковника разнесся по стенам церкви, – ты не перестаешь удивлять! А я то, глупец, думал, что кроме ординарца меня никто не поймет. Значит, вот так ты не владеешь французским? – приказ атаковать через несколько минут, отданный молодому офицеру, как оказалось, не был секретом.

– Грешен, каюсь, – дьячок старательно заталкивал шомполом пулю в очередной ствол. – Пришлось подучить. Жизнь заставила.

Григорий, между тем, с усердием разрывал зубами бумажные патроны и то и дело поглядывал в окна.

– Подбираются, окружить хотят, стервецы. Прости, Господи! – он поспешно перекрестил испачканный порохом рот.

– Вы, в самом деле, надеетесь вдвоем отстоять церковь? – Лашэз дотронулся до щеки, успокаивая воспаленный нерв.

– Не вдвоем, – странная улыбка вновь озарила лицо Рагузина, – с Божьей помощью!

– И только? А как же камень?

– Всему свое время.

– Кстати, это и правда, был он? Отец Камней?

Вместо ответа дьячок подошел к иконостасу, опустился на колени и начал горячо молиться. В который раз француз подивился умению русского священника обращаться к Богу в самый неподходящий момент. Рагузин, будто нарочно, избегал разговора о камне, ходил вокруг да около. К тому же три десятка стволов готовы были обрушить на церковь шквал огня, а он стоял на коленях!

– А вот и гости! – пономарь осенил себя крестным знамением. – Упокой, Господь, их грешные души!

В этот момент со двора раздался треск ружейных выстрелов. Григорий пригнулся. Пули дождем осыпали стены, наиболее проворные проскочили в створ окон и попали в деревянный иконостас. Щепки, словно снегом, укрыли голову дьячка. Однако, это не помешало ему закончить молитву. И только отвесив глубокий поклон Создателю, Рагузин встал.

– … и рассею их между народами, которых не знали ни они, ни отцы их… – услышал Лашэз слова дьячка, который взял с пола ружье, быстро прицелился и выстрелил.

Облачко дыма на миг окутало Рагузина, но тот, не обращая на него внимания, послал еще одну пулю в атакующих французов. Послышался крик боли, и в ответ по окну был дан залп, но дьячок стоял уже у другой «бойницы» с очередным ружьем у плеча. Пономарь сыпал порох в один ствол за другим, стараясь поспеть за скорострельным Василием.

– … и пошлю вслед их меч, доколе не истреблю их…

Шальная пуля срикошетила от камня, вонзилась в стену у самой головы Лашэза. Офицер присел, схватился за зуб, который, видимо, решил доконать его, отвечая резкой болью на каждый выстрел.

– Проклятье! – прорычал он, забывая, что находится в церкви.

Конец ознакомительного фрагмента.